Но это уже в прошлом. Бой окончен. Теперь надо подводить итоги. Надо возвращаться обратно.

Я осторожно, и снова по дуге вернулся к прежней дислокации и, сняв с себя полог невидимости, огляделся.

М-да… Из наших в строю остались только Вострецов и Недудко. Истомин был убит выстрелом в голову. Ещё один офицер — Неделин, поймал очередь в грудь, но он был ещё жив. Я бросился к нему, на ходу подумал о том, что раны-то я залечу, а вот как быть с пулями, если они не вышли? Но мои размышления оказались бессмысленны. Когда я приложил ладони к груди бойца, тот лишь поглядел на меня, а в следующий миг его глаза остекленели, и он уронил голову на грудь.

Я опоздал. Лечить-то я умею, а вот воскрешать умерших уже нет.

Ко мне подошёл подозрительно глядящий на меня Вострецов. За ним следом плёлся Недудко. Он отчего-то прятал глаза, видимо боялся выговора за то, что во время боя таки упустил императора.

— Ваше величество, ну зачем вы… — начал Вострецов, но я лишь поднял руку. Упираться смысла не было. И так ясно, что в бою я поучаствовал.

— Потому что могу, — ответил я, — и могу куда больше, чем вы. Хоть чем-то пригодился. Вы мне оба нужны живыми. А мне бы они всё равно ничего не сделали. А вот если бы всех вас перестреляли, как бы я один выбирался? Ещё и с девушкой, не зная дорогу. Нет, господин поручик, всё я сделал верно. Истомин бы меня всё равно не остановил.

Вострецов помялся, помялся, но лишь кивнул, соглашаясь.

Я оглядел поле боя.

— Надо бы павших похоронить, — пробормотал я, хотя и сам понимал, что идея не самая лучшая.

— Нет, — покачал головой Вострецов, — хоронить мы никого не будем. Надо просто идти. Мы так провозимся очень долго.

Я не стал его отговаривать, но разумное зерно в его словах было. Не факт, что эти двадцать человек — это все преследователи. Вполне возможно, что к ним идет подкрепление. И чем быстрее мы покинем это место, тем лучше.

Я увидел, что Вострецов держится за левое предплечье и, приглядевшись, понял, что он ранен. Не тратя лишнего времени и слов, подошёл к нему и схватил за руку.

Вострецов сначала не понял, в чём дело, но потом с удивлением посмотрел на предплечье, осознав, что ранения больше нет. После этого я решительно направился в ту сторону, где находились волки, что так самоотверженно бросились мне на подмогу.

Надо бы помочь серому, всё-таки пулю за меня принял.

Искал недолго. Вот, тот немец, которому волчица перегрызла глотку, а метрах в пяти, в кустах и тело волка. Недалеко ушел серый. Ничего, сейчас помогу.

Нет, уже не смогу. Зверь не дышал. Видимо, недооценил я рану. Подойдя ближе, увидел несколько ран от попаданий в шею и в грудь. А я думал, что он в порядке. И в этот момент раздался заунывный вой волчицы, потерявшей любимого.

— Вот чёрт! — только и прорычал я.

Опустив голову, я побрёл обратно к своим. Попутно присмотрел одного из бойцов с похожим Стеном, как у меня, охлопав его карманы, забрал три обоймы. Лишними они мне не будут.

Вернувшись на позицию, нырнул в тот самый овраг, где мы прятались с Анной. К моему удивлению, девушка по-прежнему спала.

— Ну что ж, пора просыпаться, спящая красавица, — по-доброму усмехнулся я и принялся тормошить девушку.

Глава 24

Бешеные валькирии

Война — это всегда потери. И мне опять пришлось думать, что оба погибших офицера пожертвовали жизнью ради меня. Ну не привык я до сих пор к тому, что кто-то отдает свою жизнь ради своего императора, и считает, что это вполне нормально. Нет, не за меня они жизнь положили, а за Родину, и за други своя. Вот так мне легче пережить очередную потерю.

Конечно, как вернемся, то прикажу парней посмертно представить к ордену «Отечественной войны» Первой степени. Кажется, согласно статута ордена, семьям погибших полагаются какие-то льготы? Не помню, но уточню. Если нет, то назначу пенсии семьям из своего личного кошелька, то есть, из сумм, что зарабатывает для меня Титов. Дети, понятное дело, пойдут учиться на «казенный кошт», а если есть девки — так им приданное из казны. Жалко лишь, что парней это не вернёт.

После короткого боя Вострецов хотел сразу же отправиться на базу, думаю, что он был полностью прав. Его задача — спасать императора. Но я едва ли не силой заставил задержаться. Что ж, мнение императора может не соответствовать мнению его солдат. А мое мнение таково — никто не должен остаться непогребенным.

Раненым немцам — их тут целых пять штук осталось, добивать не стали, оказали первую помощь (лечить я их не буду, но перевязки помогал накладывать), оттащили в сторонку, вражеское оружие привели в негодность, патроны, на всякий случай, разбросали по лесу. Жалко, конечно, увечить хорошие автоматы, но тащить на себе лишнюю тяжесть не стоит.

А наших ребят похоронили неподалеку от места их последнего боя. Мне даже не пришлось применять свою «медвежью» силу. Две саперные лопатки — это само по себе сила. Выкопали яму, хотя и не такую, как положено — не в два метра глубиной, а поменьше, положили туда тела двух поручиков. Уцелевшие офицеры покосились на меня и я, без слов поняв, что от меня требуется, прочитал заупокойную молитву. Краем глаза отметил, что окончательно проснувшаяся девушка-монстр повторяет слова. На душе отчего-то стало легче. Все-таки, я немного сомневался — не обернется ли девочка из разрушенного Минска страшным чудовищем? Но если ее губы шепчут молитву — значит, все в порядке.

Вернемся, отдам приказ — перенесем их прах в более достойное место. Или как уж их семьи решат. Поручик Истомин, если не ошибаюсь, из известной фамилии происходит. Не потомок ли адмирала, погибшего в Севастополе во время Крымской войны?

Рядом с офицерами Российской армии похоронили и погибшего волка. Глупо, наверное, но оставлять его без погребения не позволяла совесть. Он ведь тоже погиб как солдат. А что заставило волка забыть о своей беременной подруге и броситься на помощь человеку — совсем непонятно? Вот, теперь еще из-за погибшего зверя гложет совесть. А ведь волк не мог знать, что вражеские пули мне не причинят вреда.

Называется — накатило. Теперь начну вспоминать собак, погибших при разминировании или при подрывах вражеских танков, коней, которые спасали людей тысячи лет, а люди отвечали им неблагодарностью.

Тряхнул головой, отгоняя лишние и ненужные мысли, думая, что нужно думать о государстве, о его бедах. И нужно думать о будущем.

Убитых врагов оставили поверх земли. Те, кто остались живы, пусть позаботятся о своих мертвецах.

В общем, потратили лишних два или три часа.

После того, как все было готово, Вострецов развернул карту:

— Ваше величество, — ткнул он в коричневую змейку, обозначавшую дорогу, а перпендикулярно ей еще одну. Стало быть, перекресток. — Вот этого перепутья не миновать. От него, если на северо-восток, сорок пять и три с небольшим градуса — но там и градусы не нужны, дорогу знаю, как раз останется семь верст до базы. Там уже безопасно.

— Да, господин поручик, — поинтересовался я. — Вы все про базу, а не могло так быть, чтобы ее немцы захватили?

— Никак нет, ваше величество, — помотал головой Вострецов. — База, в сущности, это уже наш плацдарм. Мы, когда уходили, то численность там до полка была, а нынче, думаю, что и дивизия наберется. Если бы бои шли, так мы бы канонаду услышали, да и бомберы бы летали. А так, получается, что мы на плацдарме свои силы и средства сосредотачиваем, но пока в наступление не идем. Ох, простите, ваше величество, — спохватился поручик, — вы же это и без меня знаете. А я тут с вами, словно со шпаком каким. Простите еще раз, одежда в заблуждение вводит и возраст ваш.

Можно бы обидеться, сделать каменное лицо — дескать, а что это какой-то поручик учит генералов тактике? Но это будет глупо. А вообще, надо бы поддержать парней морально.

— Ничего, господин штабс-капитан, — усмехнулся я, — со всеми бывает. — Подумав, хмыкнул. — И не штабс-капитан даже, а капитан. И подпоручик Недудко…